Училась Суламифь Израилевна Фейгенберг-Ноткина в школе, но этим её образование и окончилось. Освоиться с издательским делом ей помог её дальний родственник - Семен Филиппович Добкин (1899-1991).
В Одессе
Первый раз вышла замуж в семнадцать лет за Лазаря Хаютина, с которым переехала в 1921 году в Одессу, где работала в редакции местного журнала. В этот период она познакомилась с известными одесскими писателями Катаевым , Олешей , Бабелем . Вероятно они и помогли ей позже уже в Москве найти работу в газете «Гудок».
Москва-Лондон-Берлин-Москва
Второй раз замужем за бывшим красным командиром Александром Гладуном, с которым переехала в 1924 году в Москву. С ним познакомилась во время его командировки в Одессу (когда он занимал должность директора московского издательства «Экономическая жизнь»). В 1927 году Гладун муж был направлен на дипломатическую работу в Лондон вторым секретарём полпредства (т.е. посольства) СССР в Великобритании.
Семья
У Евгении Фейгенберг-Ноткиной-Ежовой был брат Илья (1893-1940), который был расстрелян, как и многие другие лица из её окружения и брат Моисей (1890-1965).
Евгения Ежова, «рубенсовская» sex appeal
Еще одна хозяйка салона, совратившая многие творческие натуры – Евгения Хаютина, жена наркома внутренних дел Николая Ивановича Ежова, палача партии, организатора массовых репрессий 1937 года. Она с ним познакомилась летом 30-го, когда он, еще незаметный чиновник из ЦК партии, отдыхал в Сочи. Ну, конечно, такая вызывающе красивая женщина не могла быть не замечена.
Девичья фамилия ее Фейгенберг, родом из Гомеля, из многодетной еврейской семьи. К моменту знакомства с Ежовым ей двадцать пять, и она имеет уже второго мужа. Первого познала в семнадцать, слесарь Хаютин подарил ей свою фамилию. Тогда она стучала на машинке в редакции одного одесского журнала. Девушка способная, хватавшая на лету, сумела понравиться директору московского издательства «Экономическая жизнь» Алексею Гладуну. Теперь он ее новый муж, и она уже в Москве. Гладуна скоро двинули на дипломатическое поприще, и Евгения оказалась с ним в Лондоне. Должность у нее невидная – машинистка в полпредстве, но в Лондоне. А потом был Берлин, тоже полпредство, и та же работа. Мужа отозвали в Москву, а она осталась. Она нужна, у нее получается – чисто печатает, недурственно редактирует, и все мужчины-дипломаты в нее влюблены.
И тут в Берлин приезжает Исаак Бабель – звезда новой советской литературы, обаятельный и влюбчивый. Вот что он сам написал у следователя на допросе в НКВД, когда его арестовали в 1939 году, якобы за изменническую, антисоветскую деятельность:
«С Евгенией Ежовой, которая тогда называлась Гладун, я познакомился в 1927 году в Берлине, где останавливался проездом в Париж. Гладун работала машинистской в торгпредстве СССР в Германии. В первый же день приезда я зашел в торгпредство, где встретил Ионова, знакомого мне еще по Москве. Ионов пригласил меня вечером зайти к нему на квартиру. Там я познакомился с Гладун, которая, как я помню, встретила меня словами: „Вы меня не знаете, но вас я хорошо знаю. Видела вас как-то раз на встрече Нового года в московском ресторане“. Вечеринка у Ионова сопровождалась изрядной выпивкой, после которой я пригласил Гладун покататься по городу в такси. Гладун охотно согласилась. В машине я убедил ее зайти ко мне в гостиницу. В этих меблированных комнатах произошло мое сближение с Гладун, после чего я продолжал с ней интимную связь вплоть до дня своего отъезда из Берлина». Каков стиль, ведь пишет под надзором следователя.
Но вернемся к Ежову. Сочинское знакомство не дает ему покоя. Он постоянно думает об этой женщине, с таким приятным именем Евгения. И однажды дарит ей перстень – золотой, старинной работы. И объясняется в любви. А она уже давно все решила, и без промедления уходит от Гладуна. Теперь у нее новый муж – Ежов. И он к тому времени нарком земледелия. Через несколько лет у него новый карьерный взлет. Его назначают наркомом внутренних дел. Сталин наставляет его – главное сейчас очистить страну от остатков троцкистско-зиновьевских почитателей, от правых во главе с Бухариным, от бывших царских офицеров, бывшей буржуазной интеллигенции, от остатков меньшевистских и эсэровских партий – от всех тех, с кем не справился его незадачливый предшественник Ягода.
У Ежова начинаются горячие дни, но и Евгения не в праздной лености. Она теперь заместитель ответственного редактора популярного журнала, придуманного Максимом Горьким, – «СССР на стройке». И ведь получается. У нее, а по сути, у журнала, интересные авторы – известные писатели и журналисты. Она горазда придумывать затейливые журналистские ходы и сюжеты. В редакции она лидер – жизнерадостная, обаятельная, яркая. С ней ищут встреч и разговоров, стремятся попасть на глаза, атакуют идеями и проблемами.
А вне журнала у нее такая же яркая жизнь. Женя – свой человек в богемной среде. Писатели, артисты, художники, издатели с ней хотят общаться не только из-за того, что она жена всесильного Ежова, тем более многие ее знают еще до последнего замужества. Она сама по себе интересна, умна, весела и сексуально привлекательна. Украшение этого круга. Сын академика Отто Шмидта, Сигурд Шмидт, видевший ее тогда, и через 60 с лишним лет не мог скрыть восхищения, говоря о ней: эффектная, холеная дама, очень обаятельная, напоминавшая рубенсовскую Елену Фоурман, «такой особо красивый цвет лица, бронзовые волосы – все это производило впечатление, особенно рядом с таким сморчком, каким был Николай Иванович Ежов».
Все чаще у нее дома собирается хорошая компания, иногда у ее подруги Гликиной. С ней она дружна еще с Гомеля, учились вместе, и секретов друг от друга нет. Гликина – секретарь иностранной комиссии Союза писателей. Тоже заводная женщина, не лишенная сексуальной отзывчивости.
Вот так и возник этот салон Ежовой – Гликиной. Достойные люди собирались. Уже известный нам Исаак Бабель, автор нашумевшей «Конармии» и одесских рассказов. И здесь же аристократ, бывший морской офицер императорского флота Леонид Соболев, чей роман «Капитальный ремонт» нравился Сталину. Писатель Иван Катаев, однофамилец более знаменитого Валентина Катаева. Самуил Маршак, уже тогда популярный. Ну, и Михаил Шолохов, создатель бессмертного «Тихого Дона». В компании с ними главный редактор «Огонька», известный журналист Михаил Кольцов, прославившийся своими репортажами с фронтов гражданской войны в Испании. Здесь же ученый и полярник Отто Юльевич Шмидт, крупные издатели братья Семен и Владимир Урицкие. И первый красавец, тогдашний член редколлегии «Правды» Алексей Назаров, внешне так похожий на популярного тогда актера Столярова. И Леня Утесов, модный певец и актер. И еще не счесть многих ярких лиц. Все они сбегались на огонек Жени Ежовой, либо в московскую квартиру, либо на дачу. Иногда к Гликиной. Все зависело от того, где был сам Ежов. С ним не хотелось общаться.
Сбежавшись, веселились от души. У наркома стол хорош и всегда накрыт: водка, коньяк, икра, балык. Женя, очаровательная Женя, за роялем. Пела проникновенно. Тут уж все отвлекались от разговоров и поддерживали. А когда начинались танцы под патефон, жаждали ее. Ту, которая от мужского прикосновения буквально плавилась, растворялась в партнере. Качество, повергавшее в дрожь мужскую половину. Бабелю, Кольцову, Шолохову дозволялось идти дальше… Они ей все нравились, но особенно Шолохов, который скажет спустя двадцать лет: «Не за узкие брюки нас девки любили», поведя взглядом вниз.
Уже в феврале 1938 года она почувствовала приближение несчастья. Пошли аресты. Арестовали ее второго мужа Гладуна, потом первого – Хаютина, затем брата – Илью Фейгенберга. И уже давно арестован главный редактор ее журнала Межлаук. Она сама уже фигурирует в показаниях известных и близких ей людей. Еще пытается продлить эту ускользающую жизнь и лихорадочно пишет мужу: «Колюшенька! Очень прошу… настаиваю проверить всю мою жизнь, всю меня… Я не могу примириться с мыслью, что меня подозревают в двурушничестве, в каких-то несодеянных преступлениях».
Но время Колюши на посту наркома внутренних дел сочтено. За полтора года он выполнил кровавое расстрельное поручение, провел процессы над Бухариным и Рыковым, над маршалами и генералами. И теперь по воле вождя должен уйти из этой жизни. Нарком, набивший руку на массовых репрессиях, превратился в политического уголовника. Опустившегося, без стакана водки трудно соображающего, его отстраняют от большей части дел в НКВД, и делают по совместительству наркомом водного транспорта. Оттуда ему дорога в тюремную камеру.
А Женя Ежова в мае 1938 года неожиданно увольняется из журнала. Мечется, ищет выход из ловушки, что подставила жизнь. Настроение скачет, то днями полное безразличие ко всему, то всплеск какой-то истеричной надежды и активности. Пытается говорить с известными и недавно близкими людьми. Ищет поддержку, хотя бы словесную. Не получается. Уходят от встреч под разными предлогами.
И тут в Москву приезжает Шолохов, старый добрый приятель. И по журналу, и по салону. Она бежит к нему в «Националь». Номер такой уютный и надежный, с видом на Кремль.
– Миша, что делать?! Чем это кончится?!
Шолохов тоже переживает не лучшие времена. Ждет встречи со Сталиным, чтобы рассказать о бесчинствах ростовских чекистов, о настроении донских казаков. Миша – верный человек, не отворачивается от женщины, с которой не однажды было хорошо, которая нравится. Настраивается на ее страхи, на ее боль.
Женя, милая Женя! Большущие глаза, сбивающийся голос, всклоченная челка. Как она хороша в горе! Вновь вспыхивает то, что знакомо только им…
Своим надзирающим бесстыдным взглядом запечатлела спецслужба НКВД эту встречу. Вот рапорт наркому внутренних дел, комиссару государственной безопасности первого ранга Берии от заместителя начальника первого отделения 2-го спецотдела НКВД лейтенанта госбезопасности Кузьмина.
«Согласно вашего приказания о контроле по литеру „Н“ (гостиница „Националь“. – Э. М.) писателя Шолохова доношу: в последних числах мая поступило задание о взятии на контроль прибывшего в Москву Шолохова, который… остановился в гостинице „Националь“ в 215 номере… Примерно в середине августа Шолохов снова прибыл в Москву и остановился в той же гостинице. Так как было приказание в свободное от работы время включаться самостоятельно в номера гостиницы и при наличии интересного разговора принимать необходимые меры, стенографистка Королева включилась в номер Шолохова, и узнавши его по голосу, сообщила мне, нужно ли контролировать. Я сейчас же об этом доложил Алехину, который и распорядился продолжать контроль. Оценив инициативу Королевой, он распорядился премировать ее, о чем был составлен проект приказа. На второй день заступила на дежурство стенографистка Юревич, застенографировав пребывание жены тов. Ежова у Шолохова. Контроль за номером Шолохова продолжался еще свыше десяти дней, вплоть до его отъезда, и во время контроля была зафиксирована интимная связь Шолохова с женой тов. Ежова».
А вот показания подруги Евгении – Зинаиды Гликиной, арестованной по обвинению в том, что якобы она, завербованная Ежовой, занималась с ней шпионажем в пользу иностранных разведок. Следователь просит Гликину самой написать показания о Ежове – все, что она знает о его вредительской деятельности. И Гликина на многих страницах излагает свои наблюдения, вмазывая в них свою подругу.
«…Не намерена, однако, представиться совершенно безгрешной и признаю себя виновной в том, что, будучи в курсе антипартийной деятельности Н. И. Ежова, я благодаря своим близким отношениям к жене Н. И. Ежова и лично к нему вследствие безграничной преданности им, скрывала все известное мне в этой части и никому об этом не сообщала. Теперь же, хотя и с опозданием, я считаю своим долгом довести до сведения следствия обо всем, что мне в этой части известно. Может возникнуть вопрос – что общего у меня с Ежовым? Откуда мне могут быть известны факты его разложения и разврата? Я объясню это.
Познакомилась я с Н. И. Ежовым…, когда он женился на Евгении Соломоновне Хаютиной. С Хаютиной же я знакома и находилась в приятельских отношениях издавна. Вместе с ней я училась в Гомеле, а затем часто встречалась в Ленинграде и с 1924 г. в Москве.
До начала 1935 г., несмотря на то что я нередко посещала квартиру Ежовых, отношения мои с Н. И. Ежовым были обычными. Затем между мной и Ежовым установились хорошие отношения. Этому способствовало то обстоятельство, что я в то время развелась со своим мужем… и Хаютина-Ежова предложила мне поселиться в их квартире. Таким образом, приятельские мои отношения с Хаютиной-Ежовой постепенно переносились и на Н. И. Ежова.
Моя исключительная близость с Хаютиной-Ежовой, частое посещение их квартиры дало мне возможность быть до деталей в курсе личного быта Ежова. В силу этого еще в период 1930–1934 гг. я знала, что Ежов систематически пьет и часто напивается до омерзительного состояния… Ежов не только пьянствовал. Он наряду с этим невероятно развратничал и терял облик не только коммуниста, но и человека…
…Некоторые лица, в том числе и я, не имевшие никакого отношения к органам НКВД, осведомлялись от почти всегда пьяного Ежова о некоторых конспиративных методах работы Наркомвнудела… Ежов неоднократно рассказывал о существовании Лефортовской тюрьмы, что там бьют арестованных и что он лично также принимает в этом участие… Ежов в моем присутствии рассказывал также о технике приведения в исполнение приговоров в отношении осужденных к расстрелу… заявлял о своем личном участии в расстреле осужденных…
После назначения Л. П. Берии заместителем Наркома Внутренних Дел Союза ССР Н. И. Ежов начал почему-то волноваться и нервничать. Он стал еще сильнее пьянствовать и часто выезжал на работу только вечером. В разговоре со мной по поводу назначения Л. П. Берии Хаютина-Ежова заметила: „Берия очень властный человек, и вряд ли Николай Иванович с ним сработается…“
Являлась ли Хаютина-Ежова подобна Н. И. Ежову в разложении и разврате или было наоборот, но факт тот, что она не отставала от него…», – пишет Гликина, лучшая подруга Жени Ежовой.
«Теперь хочу довести до сведения следствия о заслуживающем особого внимания обстоятельстве интимной связи Хаютиной-Ежовой с писателем Шолоховым. Весной 1938 г. Шолохов приезжал в Москву и по каким-то делам был на приеме у Ежова… После этого Ежов пригласил Шолохова к себе на дачу. Хаютина-Ежова тогда впервые познакомилась с Шолоховым, и он ей понравился (Гликина ошибается – Ежова познакомилась с Шолоховым раньше, где-то осенью 1937 года. – Э. М. ). Хаютина-Ежова также вызвала у Шолохова особый интерес к себе… Летом 1938 г. Шолохов снова был в Москве. Он посетил Хаютину-Ежову в редакции журнала „СССР на стройке“, где она работала, под видом своего участия в выпуске номера, посвященного Красному казачеству (скорее всего это было в мае, в июне Ежова уже не работала в журнале. – Э. М .). После разрешения всех вопросов, связанных с выпуском номера журнала, Шолохов не уходил из редакции и ждал, пока Хаютина-Ежова освободится от работы. Тогда он проводил ее домой. Из разговоров, происходивших между ними, явствовало, что Хаютина-Ежова нравится Шолохову как женщина. Однако особая интимная близость между ними установилась позже. Кстати сказать, Ежов был осведомлен от Хаютиной-Ежовой в том, что ей нравится Шолохов.
В августе 1938 г., когда Шолохов опять приехал в Москву, он вместе с писателем Фадеевым посетил Хаютину-Ежову в редакции журнала (вряд ли это было в редакции журнала, ибо с мая Ежова там уже не работала. – Э. М. ). В тот же день Хаютина-Ежова по приглашению Шолохова обедала с ним и Фадеевым в гостинице „Националь“.
Возвратившись домой поздно вечером, Хаютина-Ежова застала Ежова, который очень интересовался, где и с кем она была. Узнав о том, что Хаютина-Ежова была у Шолохова в гостинице „Националь“, Ежов страшно возмутился. В связи с этим случаем мне стал известен один из секретных методов органов НКВД по наблюдению за интересующими его лицами. Я узнала о существовании, в частности в гостинице „Националь“, специальных аппаратов, посредством которых производится подслушивание разговоров между отдельными людьми, и что эти разговоры до мельчайших деталей фиксируются стенографистками.
Я расскажу сейчас, как все это произошло.
На следующий день после того, как Хаютина-Ежова обедала с Шолоховым в „Национале“, он снова был в редакции журнала и пригласил Хаютину-Ежову к себе в номер. Она согласилась, заведомо предчувствуя стремление Шолохова установить с ней половую связь.
Хаютина-Ежова пробыла у Шолохова в гостинице „Националь“ несколько часов… На другой день поздно ночью Хаютина-Ежова и я, будучи у них на даче, собирались уже было лечь спать. В это время приехал Ежов. Он задержал нас и пригласил поужинать с ним. Все сели за стол. Ежов ужинал и много пил, а мы только присутствовали как бы в качестве собеседников.
После ужина Ежов в состоянии заметного опьянения и нервозности встал из-за стола, вынул из портфеля какой-то документ на нескольких листах, обратившись к Хаютиной-Ежовой, спросил: „Ты с Шолоховым жила?“ После отрицательного ее ответа Ежов с озлоблением бросил его в лицо Хаютиной-Ежовой, сказав при этом: „На, читай!“
Как только Хаютина-Ежова начала читать этот документ, она сразу же изменилась в лице, побледнела и стала сильно волноваться. Я поняла, что происходит что-то неладное, и… решила удалиться, оставив их наедине. Но в это время Ежов подскочил с Хаютиной-Ежовой, вырвал из ее рук документ, ударил ее этим документом по лицу и, обращаясь ко мне, сказал: „Не уходите, и вы почитайте!“ При этом Ежов бросил мне на стол этот документ, указывая, какие места читать.
Взяв в руки этот документ и частично ознакомившись с его содержанием, с таким, например, местом: „Тяжелая у нас с тобой любовь, Женя“, „уходит в ванную“, „целуются“, „ложатся“ и – „женский голос: – Я боюсь…“, я поняла, что этот документ является стенографической записью всего того, что происходило между Хаютиной-Ежовой и Шолоховым у него в номере и что это подслушивание организовано по указанию Ежова.
После этого Ежов окончательно вышел из себя, подскочил к стоявшей в то время у дивана Хаютиной-Ежовой и начал ее избивать кулаками в лицо, грудь и другие части тела. Лишь при моем вмешательстве Ежов прекратил побои, и я увела Хаютину-Ежову в другую комнату. Через несколько дней Хаютина-Ежова рассказала мне о том, что Ежов уничтожил указанную стенограмму.
В связи со всей этой историей Ежов был сильно озлоблен против Шолохова, и когда Шолохов пытался несколько раз попасть на прием к Ежову, то он его не принял. Спустя примерно месяца два с момента вскрытия обстоятельств установившейся между Хаютиной-Ежовой с Шолоховым интимной связи Ежов рассказывал мне о том, что Шолохов был на приеме у Л. П. Берии и жаловался на то, что он – Ежов – организовал за ним специальную слежку и что в результате разбирательством этого дела занимается лично И. В. Сталин. Тогда же Ежов старался убедить меня в том, что он никакого отношения не имеет к организации слежки за Шолоховым, и поносил его бранью…»
Не пожалела Гликина красок для Жени Ежовой. Хотя той уже было все равно. В октябре того же 1938 года она легла в подмосковный санаторий. Диагноз как приговор – «астено-депрессивное состояние». 21 ноября Ежова скончалась. В акте о вскрытии тела записано: «Труп женщины 34 лет, среднего роста, правильного телосложения, хорошего питания… Смерть наступила в результате отравления люминалом».
Тогда Ежов еще не был арестован, а только передвинут в наркомы водного транспорта. Поэтому похоронили Евгению Соломоновну Ежову как жену наркома, на Донском кладбище в Москве. Несчастливо завершился ее салон.
А Ежов, арестованный в апреле 1939 года, даже в следственной тюрьме, избитый и сломленный, исходил ревностью к своей жене Евгении, уже ушедшей из жизни. На допросах он мстил ей. Мстил за ее любовников, за ее добрый женский нрав, за ее однажды пойманный взгляд, который будто говорил стеснительно и жалостливо: да, я знаю о твоей извращенной мужской неполноценности. И тогда он попросил у следователя бумагу и накатал показания на восемнадцати страницах, где описал свои любовные похождения и половые связи с подругами жены. При этом суетливо заметил, что она знала об этом, так же как он о ее любовных похождениях с писателями и журналистами, собиравшимися в его квартире.
И дальше он лепит то, что от него ждут: «Каждый из нас жил своей интимной жизнью, а связывали нас только общие шпионские дела». Что с нее уже взять? Она уже в могиле, поэтому угодим следствию, настаивающему на тезисе о совместном шпионстве. Ежов развивает его: второй муж ее – Гладун, конечно, английский агент, и она вышла за него по требованию английской разведки. А потом, став моей супругой, она и меня втянула в эту шпионскую сеть.
Эх, Женя, Женя. Каких только собак на нее мертвую не навешали! Все, что можно, что требует следствие. Она не ответит, ее уже не расстреляют.
Больше всего Ежов не мог ей простить Бабеля и Шолохова. Бабеля, которого он привечал в своем доме. Тот работал над романом о ЧК, и ему необходимо было понять внутренний мир чекистов. Общение с Ежовым и его коллегами – какой подарок для писателя на свободе. Но для Ежова Бабель – это любовник жены, выпытывающий у него подробности душевного состояния чекиста. И когда следователь с кровавой славой по фамилии Родос, по заданию Берии возводивший «„ежовское“ дело», потребовал назвать сообщников по антисоветской заговорщицкой организации, Ежов в числе первых назвал Бабеля.
– На основании моих личных наблюдений, я подозреваю, что дело не обошлось без шпионских связей моей жены с Бабелем, с которым она знакома с 1925 года. И моя жена пыталась скрыть от меня эту шпионскую связь с Бабелем.
Но с Шолоховым у Ежова не вышло. Ростовские чекисты получили ежовское указание разоблачить и ликвидировать Шолохова как врага народа. Разработали целую операцию. Некто инженер Погорелов из Новочеркасска должен был войти в доверие к Шолохову, пообщаться с ним, а потом заявить, что тот готовит восстание казаков на Дону. Так планировал в общих чертах операцию Каган, заместитель начальника Ростовского управления НКВД. Но не на того поставил, просчитался. Погорелов пришел к Шолохову и все рассказал: и как того арестуют, и как повезут, и как пристрелят по дороге. И Шолохов тут же садится писать письмо о проделках местных чекистов. А потом, не теряя времени, хитрым маршрутом на товарняке отправляется в Москву, чтобы через Поскребышева (помощник Сталина. – Э. М. ) передать это письмо вождю. Вышло все удачно. В Москве ждал аудиенции несколько дней. Наконец пригласили. В кабинете Сталина уже находились Молотов, Ежов, Погорелов, секретарь Вешенского райкома партии Луговой и ростовские «энкавэдэшники», среди которых и изобретательный Каган.
Сталин вперил немигающий взгляд в Погорелова. Тот не смутился: «Я говорю правду. Вот у меня бумага, где Каган все изложил. Провокаторы они, товарищ Сталин!»
Каган бледен как простыня, лепечет: «Да, я писал».
А Сталин итожит: «Дорогой товарищ Шолохов, напрасно вы подумали, что мы поверили бы этим клеветникам».
– Ну, что, Николай Иванович, будем снимать с него кавказский поясок? – кивает на Шолохова.
Осклабился Ежов, да тут же смыл ухмылку. Тон Сталина не сулил хорошего.
– Выдающемуся русскому писателю Шолохову должны быть созданы хорошие условия для работы.
И Ежов понял: Шолохов ему не по зубам. А Сталин еще больше утвердился в мысли, что Ежова нужно убирать, он перешел грань и уже не соображает, что делает в своей преданности. И через несколько недель предложил назначить его наркомом водного транспорта по совместительству. Плавный вывод под расстрел начался. Время массовых репрессий кончилось, вернулась эпоха выборочных.
Но Женя Ежова ничего этого уже не ведала.
Из книги Лубянка - Экибастуз. Лагерные записки автора Панин Дмитрий МихайловичКак барон Тильдебранд агитировал министра Ежова Еще в большой пересыльной камере наше внимание привлек сухощавый господин западного облика, что-то быстро рассказывающий своему слушателю.Барон Гильдебранд, с которым мы познакомились, был родом из Прибалтики. Речь его
Из книги Нежность автора Раззаков ФедорЕвгения СИМОНОВА Первое серьезное чувство пришло к Симоновой в начале 70-х, когда она училась в Театральном училище имени Щукина (курс Ю. Катина-Ярцева). Именно там у нее случился роман с однокурсником Юрием Васильевым. Роман продолжался в течение двух лет, и дело явно шло к
Из книги Откровения палача с Лубянки. Кровавые тайны 1937 года автора Фролов ПетрРасстрел Николая Ежова Когда мы приехали на спецобъект № 110 для участия в казни бывшего наркома, было очень холодно. По темному небосклону кто-то щедрой рукой рассыпал горошины звезд. Огромная луна зловеще освещала территорию монастыря. Где-то брехали собаки. Под ногами
Из книги Святая Анна автора Филимонова Л. В.Команда Ежова Когда Ежов был назначен наркомом внутренних дел, то в НКВД у него не было своих людей – тех, кому он мог доверять. Руководство центрального аппарата, которое досталось ему в наследство от Ягоды, скомпрометировало себя соучастием в преступных деяниях
Из книги Сталин и заговор в НКВД автора Ежов Николай ИвановичОрдер Ежова Возвращался я в Казань с такой же тяжестью на сердце, с какой ехал в Москву. Но все же возвращался... Меня там не схватили, как схватили командира дивизии Даненберга, командира авиационной бригады Ивана Самойлова и многих других, опустошив в одну ночь десятки
Из книги Интимные тайны Советского Союза автора Макаревич Эдуард ФедоровичЗаявление Ежова с просьбой освободить от работы «В Политбюро ЦК ВКП(б)23 ноября 1938 годаТов. СталинуСовершенно секретноПрошу ЦК ВКП(б) освободить меня от работы по следующим мотивам:1. При обсуждении на Политбюро 19 ноября 1938 года заявления начальника УНКВД Ивановской
Из книги автораО родственниках Ежова «30 января 1939 г. № 471/6 ЦК ВКП(б) - товарищу СТАЛИНУВ НКВД СССР от члена ВКП(б), сотрудника УНКВД по Московской области тов. ШАБУЛИНА Михаила Ивановича поступило заявление о том, что ему известно о террористических высказываниях ЕЖОВА ИванаИвановича -
Из книги автораО результатах обыска у Ежова «Начальнику 3_го спецотдела НКВДполковнику тов. Панюшкину //__ РАПОРТ __//Докладываю о некоторых фактах, обнаружившихся при производстве обыска в квартире арестованного по ордеру 2950 от 10 апреля 1939 года Ежова Николая Ивановича в Кремле.1. При
Из книги автораПоказания Ежова о педерастии «В Следственную часть НКВД СССР //-- ЗАЯВЛЕНИЕ --//Считаю необходимым довести до сведения следственных органов ряд новых фактов, характеризующих мое морально-бытовое разложение. Речь идет о моем давнем пороке - педерастии.Начало этому было
Из книги автораПоказания Ежова о необоснованных репрессиях «вопрос: Следствию известно, что проведенные органами НКВД СССР в 1937-1938 гг. массовые операции по репрессированию бывших кулаков, к-р. духовенства, уголовников и перебежчиков различных сопредельных с СССР стран вы использовали
Из книги автораПоследнее слово Н.И. Ежова на суде «Я долго думал, как пойду на суд, как буду вести себя на суде, и пришел к убеждению, что единственная возможность и зацепка за жизнь - это рассказать все правдиво и по-честному. Вчера еще в беседе со мной Берия сказал: «Не думай, что тебя
Из книги автораЗинаида Райх, sex appeal Зинаида Райх, жена Всеволода Мейерхольда, мэтра новаторской режиссуры, работала в его театре – Театре Мейерхольда. Этот театр он, по сути, бросил к ее ногам – из-за нее ушли великая Мария Бабанова, Эраст Гарин, Сергей Эйзенштейн. Но посредственная
Из книги автораЛиля Брик, тоже sex appeal У Маяковского, на Таганке, встречали новый 1930 год. Журналист-историк В. Скорятин достаточно полно воспроизводит то застолье, которое было так похоже на множество других в салоне Маяковского – Брик: «Сыпались остроты. Сочинялись стихотворные
от рождения
Николай Иванович Ежов [Ежовы ] р. 19 апрель 1895 ум. 4 февраль 1940
Суламифь Евгения Соломоновна Фейгенберг (Ноткина, Ханютина, Гладун, Ежова) [Фейгенберги ] р. 1904 ум. 21 ноябрь 1938
События
1932 рождение:
Заметки
|
Настоящий возраст и день рождения приемной дочери Ежова неизвестен. Сама Наталья Николаевна считает, что указанный в ее метрике 1936 год придуман отцом, как и дата – 1 мая, совпадающая с днем рождения наркома.
Согласно версии няни Марфы Григорьевны, настоящим отцом Наташи был цыган по фамилии Кудрявый. Сестра Ежова Евдокия Ивановна считала, что Наташа – внебрачный ребенок наркома, появившийся после его командировки в Семипалатинск. И цыгане, и уроженцы Средней Азии всегда принимали Наталью Николаевну за свою.
Принципиально другая версия появления Наташи в семье Ежова содержится в рассказе Василия Гроссмана «Мама». Гроссман, который всегда был очень осторожен во всем, что касалось реальных исторических лиц, написал: Наташа была взята из семьи советского торгового представителя, расстрелянного на подъезде к Москве на станции Негорелое по приказу Ежова.
Приёмная дочь четы Ежовых - Наталья, после смерти матери и ареста отца была помещена в детский дом. В годы перестройки безуспешно добивалась реабилитации своего приёмного отца
Своих детей у четы Ежовых не было и в 1933 году они взяли на воспитание пятимесячную девочку Наталью из детского дома. После ареста отца 6-летняя Наталья в 1939 году была помещена в детский дом № 1 в Пензе и получила фамилию матери - Хаютина, под которой и жила в дальнейшем. В Пензе Наталья Хаютина прожила около 19 лет. По окончании в 1958 году Пензенского музыкального училища она была направлена по распределению в Магаданскую область, где и проживает в настоящее время в посёлке Ола.
Последним ударом для наркома стала смерть любимой жены, которая покончила с собой. Николай, обезумев от горя, пытался застрелиться, но от этого решительного шага его спасла дочь Наташа, которая в случае смерти отца, осталась бы совсем одна. Пистолет, который должен был поставить решающую точку в его жизни, так и остался лежать в ящике стола рабочего кабинета наркома, со сломанным бойком…
Дочь Николая Ивановича была отправлена в детский дом, под фамилией Хаютина.
Во многих материалах, в том числе и в вашем, неточность – Евгения Соломоновна не сохраняла фамилию первого мужа Хаютина, а носила фамилию Ежова. И еще о фамилиях. Когда после ареста Ежова шестилетнюю Наташу увезла какая-то женщина (вероятно, сотрудница "органов"), то по дороге она сказала ребенку: "Теперь твоя фамилия Хаютина". "Нет, я Ежова" – ответила девочка. Женщина ударила ее в лицо – "Хаютина!". "Непт, Ежова!". Снова удар в лицо… Кстати, Лазарь Хаютин, первый муж тети Гени, был репрессирован, но уцелел. Его после смерти Сталина реабилитировали. Он тоже похоронен на этом же кладбище…
Наталья Николаевна в 1998 году обратилась с просьбой о реабилитации своего отца – Ежова Николая Ивановича…
Я знаю об этом. Я в довольно четкой форме написал Наташе, что пытаться реабилитировать Николая Ивановича – бессмысленное занятие, что его не простят никогда. Хотя, конечно, обвинения в том, что Ежов английский, немецкий, японский и еще чей-то шпион – чушь. Но исполнение преступных приказов так же преступно и наказуемо, как и отдача таких приказов. Наташа подала просьбу о своей (шестилетнего ребенка!) реабилитации. Решением суда она признана жертвой террора, репрессий. Но на суде снова поднялся вопрос, кто она? Нет свидетельства о рождении, нет свидетельства об удочерении, нет документов, что она проживала в Москве… Судья спросила Наташу: "Вы – инопланетянка?"
Иосиф Моисеевич вынимает письма из колымского поселка Ола. Крупный почерк плохо видящего человека, широкие строчки. Рассказы о дочери, внуках, болезни зятя. Вопросы: "Хорошо ли тебе там?", "Может, вернешься в Москву?". Стихи, иногда публикуемые в местной газете******. Пишет Наталия Николаевна, что не может поехать в Магадан, посмотреть известный памятник "Жертвам репрессий" Эрнста Неизвестного – чувствует себя в чем-то виноватой… Все письма к Иосифу Моисеевичу Фейгенбергу начинаются словами: "Дорогой мой, единственный братик!".
В декабре 1937 года, 70 лет назад, Cтрана Советов бурно праздновала двадцатилетие ВЧК–ГПУ–ОГПУ–НКВД. Это был пик славы наркома Николая Ежова. Впрочем, до опалы одной из самых зловещих фигур советской истории оставалось не так много времени. В издательстве РОССПЭН выходит книга Никиты Петрова и Марка Янсена «Сталинский питомец» - Николай Ежов». «The New Times» публикует отрывок из книги, показывающий «железного наркома» в последние месяцы его жизни с совершенно неожиданной стороны.
Ежов Николай Иванович (19 апреля (1 мая) 1895 г. - 4 февраля 1940 г.), член партии большевиков с 1917 г., с 1921 г. на партийной работе. В 1930-1934 гг. - заведующий Распределительным отделом и Отделом кадров ЦК ВКП(б), с 1934 г. - член ЦК ВКП(б), председатель Контрольной партийной комиссии при ЦК ВКП(б), член Оргбюро ЦК, с 1935 г. - секретарь ЦК ВКП(б) и член Исполкома Коминтерна. В 1937-1939 гг. - кандидат в члены Политбюро ЦК. С 26 сентября 1936 г. по 25 ноября 1938 г. - нарком внутренних дел СССР, генеральный комиссар госбезопасности. До 9 апреля 1939 г. - нарком водного транспорта. Арестован 10 апреля 1939 г., расстрелян 6 февраля 1940 г.
Сталин и Берия вначале хотели арестовать жену Ежова как «английскую шпионку» и заставить ее давать показания против мужа. Евгения Ежова была особенно уязвима, так как у нее было много любовников.
Любовники Евгении Ежовой
Одним из них, по всей видимости, был писатель Михаил Шолохов. Как показала Зинаида Гликина, сотрудница Иностранной комиссии Союза писателей, эксперт по США и близкая подруга Евгении, временами гостившая у Ежовых, познакомились они весной 1938 года. Шолохов тогда был в Москве, и Ежов пригласил его к себе на дачу. Летом того же года Шолохов вновь приехал в Москву и посетил Евгению в редакции журнала «СССР на стройке» под предлогом участия в выпуске журнала, а потом проводил ее домой. Вернувшись в Москву в августе, он с Фадеевым опять зашел к Евгении в редакцию, после чего они втроем пообедали в гостинице «Националь».
На следующий день Шолохов снова был у Евгении в редакции и на этот раз пригласил ее в свой номер в той же гостинице, где она пробыла несколько часов. На следующий день, вернувшись на дачу поздно вечером и сильно выпив, Ежов в состоянии заметного опьянения и нервозности вынул из портфеля какой-то документ и с озлоблением спросил жену: «Ты с Шолоховым жила?» Это была стенографическая запись того, что происходило в номере Шолохова во время пребывания в нем Евгении: по указанию Ежова все разговоры подслушивались. Гликина писала, что Евгения очень взволновалась, читая этот документ… Выйдя из себя, Ежов подскочил к Евгении и, по словам Гликиной, «начал ее избивать кулаками в лицо, грудь и другие части тела». Очевидно, супружеская размолвка скоро закончилась, так как через несколько дней Евгения сказала Гликиной, что муж уничтожил стенограмму. По словам Гликиной, в октябре Ежов рассказал ей, что Шолохов ходил на прием к Берии и жаловался, что Ежов организовал за ним слежку, и в результате разбирательством этого дела занимается лично Сталин.
Прошло немного времени, и Ежов стал думать о необходимости развода. 18 сентября 1938 года он сообщил о своем решении Евгении. Та совершенно растерялась и на следующий день обратилась к Сталину за «помощью и защитой»… Сталин не ответил на письмо.
В июле 1938 года, почти через два года после ареста, был расстрелян прежний муж Евгении А.Ф. Гладун. В том же месяце был арестован один из предположительных любовников Евгении - Семен Урицкий. Ранее он был редактором «Крестьянской газеты», в которой когда-то работала и Евгения, потом стал директором всесоюзной Книжной палаты. Без сомнения, его арест организовал сам Ежов. Поразительно, что, в отличие от Гладуна, Ежову не удалось подвести его под расстрел до прихода Берии в НКВД, и Урицкий, таким образом, смог дать интересные показания против Ежовых. Он свидетельствовал, что Евгения состояла в близких отношениях с Исааком Бабелем, о чем Ежов узнал, найдя любовные письма Бабеля в вещах своей жены.
С осени 1938 года началась череда арестов людей из окружения Евгении. Племянник и сосед Ежова по квартире Анатолий Бабулин впоследствии показал, что в конце октября 1938 года Фриновский привез на дачу Ежову документ, который очень встревожил последнего. На следующий день Ежов позвонил жене в Крым и попросил ее немедленно вернуться в Москву. С этого момента он совсем пал духом, пил больше прежнего и стал очень нервозным. По словам сестры Ежова Евдокии, осенью 1938 года Евгения получила анонимку, обвиняющую ее в шпионаже и передаче секретных сведений за границу.
После возвращения Евгении и Гликиной из Крыма Ежов поселил их на даче; он дважды приезжал к ним, почти не разговаривал с Евгенией и о чем-то шептался с Гликиной. Немного погодя, 29 октября, Евгению с диагнозом «астено-депрессивное состояние» (циклотимия) поместили в санаторий имени Воровского, небольшую лечебницу на окраине Москвы для людей, страдающих нервными расстройствами, где к ней были приставлены лучшие московские врачи. 15 ноября арестовали Гликину вместе с еще одной близкой подругой Евгении, Зинаидой Кориман, которая работала техническим редактором в журнале «СССР на стройке». Это, видимо, были происки Берии. Логично было предположить, что настала очередь Евгении.
После ареста «двух Зин» Евгения в отчаянии опять пишет Сталину. Евгения Ежова заверяла Сталина в своей преданности и просила отрядить хоть кого-нибудь из ЦК поговорить с ней. Она все еще надеялась доказать свою непричастность к «врагам»…
И на этот раз Сталин оставил ее письмо без ответа. 19 ноября Евгения потеряла сознание в результате передозировки люминала; через два дня она умерла в возрасте тридцати четырех лет.
На допросе В.К. Константинов показал, что Ежов, получив из больницы письмо от Евгении, послал ей снотворное (так сказал Константинову Дементьев). Потом взял безделушку и велел горничной отнести ее Евгении; вскоре после этого Евгения отравилась. Дементьев подумал, что передача этой безделушки была «условным знаком, что она должна отравиться». Когда позже Константинов спросил Ежова, почему Евгения покончила с собой, тот ответил: «Мне, думаешь, легко было расставаться с Женькой! Хорошая она была баба, а вот пришлось принести ее в жертву, потому что себя надо спасать».
Надо полагать, что Ежов и его жена условились, что она отравится, получив сигнал. Ежов подал такой сигнал 8 ноября, но Евгения не спешила, и только арест двух «Зин» - Гликиной и Кориман подтолкнул ее к действию, так как он явно означал, что теперь пришла ее очередь.
Пьяница и распутник
После смерти жены, накануне своего неизбежного ареста Ежов вернулся к своим юношеским привычкам и наклонностям. В заявлении от 24 апреля 1939 года о своих гомосексуальных связях он так описывает период с ноября по декабрь 1938 года:
«В 1938 году были два случая педерастической связи с Дементьевым, с которым я эту связь имел, как говорил выше, еще в 1924 году. Связь была в Москве осенью 1938 года у меня на квартире уже после снятия меня с поста Наркомвнудела. Дементьев жил у меня тогда около двух месяцев.
Несколько позже, тоже в 1938 году были два случая педерастии между мной и Константиновым. С Константиновым я знаком с 1918 года по армии. Работал он со мной до 1921 г. После 1921 г. мы почти не встречались. В 1938 году он по моему приглашению стал часто бывать у меня на квартире и два или три раза был на даче».
Дементьев показал, что в свой первый приезд в Москву он и Ежов «занимались педерастией», или, как он еще выразился, «Ежов занимался со мной самыми извращенными формами разврата». А еще Ежов просил его стать своим телохранителем, предпочитая иметь в охране доверенное лицо, а не людей Берии.
Этот период описал в своих показаниях также Владимир Константинов… По его словам, с октября по декабрь 1938 года Ежов часто зазывал его выпить в своей кремлевской квартире. Однажды он попросил Константинова прийти с женой Катериной и начал их спаивать. Напившись, Константинов заснул на диване. Когда он проснулся ночью около часу или двух, прислуга сказала ему, что его жена в спальне с Ежовым; дверь в спальню была закрыта. Вскоре она вышла из спальни вся растрепанная, и они ушли домой. Дома она плакала и сказала ему, что Ежов вел себя как свинья.
На следующий вечер Ежов опять позвал Константинова выпить и к слову сказал ему: «Я с твоей Катюхой все-таки переночевал, и она хотя и старенькая, но неплохая женщина». Константинов, испытывавший страх перед Ежовым, проглотил обиду. В этот раз Ежов напился хуже обычного. Они слушали граммофон, а после ужина легли спать. Как рассказал Константинов: «Едва я разделся и лег в кровать, смотрю - Ежов лезет ко мне и предлагает заняться педерастией. Меня это ошеломило, и я его оттолкнул, он перекатился на свою кровать. Только я уснул, как что-то почувствовал во рту. Открыв глаза, вижу - Ежов сует мне в рот член. Я вскочил, обругал его и с силой отшвырнул от себя, но он снова полез ко мне с гнусными предложениями».
Ежов продолжал интимные связи и с женщинами. С конца 1938 года его племянник Анатолий приводил к нему «девушек» на ночь: сотрудницу Наркомата внешней торговли Татьяну Петрову, за которой Ежов ухаживал еще в 1934 году; работницу Станкостроительного завода имени Серго Орджоникидзе Валентину Шарикову (под Новый, 1939 год) и сотрудницу Наркомата водного транспорта Екатерину Сычеву (в конце февраля 1939 года).
Арест и расстрел
10 апреля Ежова арестовали. Обыск квартиры и служебного кабинета выявил следы пьянства и депрессии. В письменном столе и книжных шкафах (заполненных по большей части работами его жертв) были обнаружены спрятанные в разных местах заряженные пистолеты и бутылки водки. В ящике стола лежал пакет с пулями, которыми были расстреляны Зиновьев, Каменев, Смирнов, причем каждая пуля была завернута в отдельную бумажку с фамилией казненного.
10 июня 1939 года ему было официально предъявлено обвинение в многолетних шпионских связях с кругами Польши, Германии, Англии и Японии; в руководстве заговором в НКВД; в подготовке государственного переворота, организации ряда убийств, в половом сношении с мужчинами («содомии»). Его допрашивали пользовавшиеся недоброй славой палачей и садистов сотрудники следственного отдела НКВД А.А. Эсаулов и Б.В. Родос. Как это было принято, допросы проводились преимущественно по ночам. Ежов не смог вынести пыток и подписался под всеми показаниями.
Из приближенных Ежова были также арестованы Сергей Шварц, помощник Ежова в ЦК, - 20 ноября 1938 года; личный секретарь Серафима Рыжова - 17 декабря; телохранитель Василий Ефимов - 13 января 1939 года. Его сексуальные партнеры Иван Дементьев и Владимир Константинов были арестованы не позднее апреля 1939 года, их предшественник Яков Боярский - 5 июля 1939 года, а брат Евгении Илья Фейгенберг - 18 июня 1939 года. Первый муж Евгении, Гладун, к этому времени уже был казнен; ее второй муж, Хаютин, также был репрессирован… Говоря на допросах о подозрительных лицах, с которыми поддерживала отношения его жена, Ежов упомянул Исаака Бабеля, Михаила Кольцова, наркома иностранных дел (до мая 1939 года) Максима Литвинова, писателя Ивана Катаева (который был расстрелян еще 19 августа 1937 года), актера Топчанова и полярного исследователя Отто Шмидта, причем Бабеля и Шмидта он назвал ее любовниками.
Что касается дела Ежова, то его следствие завершилось 1 февраля 1940 года вынесением обвинения, разоблачающего его как главу заговора в системе НКВД; шпиона, работавшего на разведслужбы Польши, Германии, Англии и Японии; заговорщика, готовившего государственный переворот; виновника покушений на жизнь Сталина, Молотова и Берии и вредителя. Ежов был обвинен в фальсификации дела о ртутном отравлении и в организации убийств ряда лиц, включая собственную жену, которая якобы была английской шпионкой с середины 20-х годов. Ему не вынесли обвинения в педерастии или грубых нарушениях законности. На следующий день Ежова привели в кабинет Берии в Сухановской тюрьме, и там он услышал то, что сам много раз говорил другим обреченным. Берия обещал сохранение жизни в обмен на признание в суде: «Не думай, что тебя обязательно расстреляют. Если ты сознаешься и расскажешь все по-честному, тебе жизнь будет сохранена».
Закрытое судебное заседание Военной Коллегии Верховного Суда под председательством Василия Ульриха по делу Ежова состоялось 3 февраля. Ежову позволили сделать заявление, в котором он отрицал, что является шпионом, террористом или заговорщиком, говоря, что его признания были вырваны сильнейшими избиениями. Упомянув об обещании, данном Берией накануне, он заявил, что предпочитает смерть вранью. Однако Ежов признался в других своих преступлениях: «Я почистил 14 тысяч чекистов. Но огромная моя вина заключается в том, что я мало их почистил… Кругом меня были враги народа, мои враги». Он не ждал, что ему сохранят жизнь, но просил, чтобы его расстреляли «спокойно, без мучений» и чтобы не репрессировали его племянников; он также попросил позаботиться о его матери (если она все еще была жива) и его дочери. Последние слова Ежова предназначались Сталину: «Прошу передать Сталину, что все то, что случилось со мною, является просто стечением обстоятельств и не исключена возможность, что и враги приложили свои руки, которых я проглядел. Передайте Сталину, что умирать я буду с его именем на устах».
После приведения приговора в исполнение тело Ежова было положено в металлический ящик и отвезено в крематорий… Кремированные останки Ежова были сброшены в общую могилу на Донском кладбище в Москве, в ней же ранее был захоронен прах расстрелянного Бабеля. Евгения Ежова покоится на том же кладбище рядом с тремя своими братьями. В печати и по радио о процессе над Ежовым и его казни ничего не сообщалось.
Все документы, найденные у Н. Ежова на работе и дома при его аресте 10 апреля 1939 года и накопившиеся затем в ходе следствия, по распоряжению И. Сталина были изъяты из недр НКВД и упрятаны в сверхсекретном партийном хранилище. Потому-то и дошли до сегодняшних исследователей.
Не ведаю, прочитал ли кто-нибудь из них до конца все, что протокольно запечатлено в этом жутком по мерзости сборище документов. Да и по сей день не показывают «всё». Мне по этой причине приоткрыли, например, только некоторые страницы, проливающие мутный свет на взаимоотношения супругов Ежовых. И этого уже достаточно было, чтобы, едва глянув в преисподнюю, содрогнуться…
В предыдущей публикации я привел показания И. Бабеля по поводу его романа с Женей Гладун (в будущем Ежовой) в Берлине. Под пытками, которым подвергал писателя бериевский следователь-изувер Родос, Бабелю пришлось вспомнить и о других встречах с Евгенией Соломоновной. Ведь, уже выйдя замуж за Н. Ежова, она постоянно приглашала давнего любовника на свои веселые, хлебосольные вечеринки в Москве или на подмосковной даче. Завсегдатаи ее салона обычно осведомлялись: будет ли сам? Если «будет», уклонялись от приглашения. А вот Бабель почему-то добивался встреч с «врагом народа». Почему?
Бабель объясняет следователю: еще в годы гражданской войны он сотрудничал с чекистами, его потрясла их беззаветная преданность народу, и он загорелся идеей написать книгу о героических тружениках ЧК - ОГПУ - НКВД. Вот почему искал встреч с Ежовым. Кто, как не он, помог бы ему, писателю, постичь «изнутри» психологию «меченосцев партии»?! А Ежов, пытаемый так же нещадно, как Бабель, доказывает: именно таким коварным способом этот «агент иностранных разведок» вошел в его доверие, чтобы выведать гостайны. И, обезумев от боли, добавляет: «На основании моих личных наблюдений я подозреваю, что дело не обошлось без шпионских связей моей жены с Бабелем, с которым она была знакома с 1925 года (с 1927-го. - Э.М.). И моя жена пыталась скрыть от меня эту шпионскую связь».
К чести Бабеля, он перед расстрелом категорически отказался от всех своих наговоров на И. Эренбурга, В. Катаева, Б. Пастернака и других своих товарищей по литературе. А Ежов в последнем слове заявил: «Я почистил четырнадцать тысяч чекистов, но огромная моя вина в том, что я мало их почистил… Передайте Сталину, что умирать буду с его именем на устах». И ни намека на покаяние перед оклеветанной им женой. Правда, сказал еще, что к нему «применяли самые сильнейшие избиения» и потому он «писал всякую ерунду». Если «ерунда» относилась и к Евгении Соломоновне, то ей уже было все равно. Она скончалась в подмосковном санатории за несколько месяцев до ареста мужа. В акте о «вскрытии тела» записано: «Труп женщины, 34 лет, среднего роста, правильного телосложения, хорошего питания… Смерть наступила в результате отравления люминалом». То ли сама наглоталась, то ли принудил ее к этому шагу «Колюшенька», как назвала Ежова Евгения Соломоновна в отчаянной записочке перед отъездом в санаторий с диагнозом «астено-депрессивное состояние». Было от чего впасть в такое состояние: супруги по обоюдному уговору не скрывали друг от друга свои любовные похождения, но политически были едины - безоглядно верили в Сталина. И вот «Колюшечка» вдруг усомнился в ее вере. Как он мог?!
Судя по тому, что я прочитал в личном архиве Н. Ежова, - вполне мог. Самолично участвуя в допросах и расстрелах «врагов народа», он утратил уже и тот скудный рассудок, который имел. Везде видел врагов и стал подозревать даже сексуально неверную ему супругу в неверии в их единого идола - Сталина. И поистине чудовищный финал их жизней: Евгения Ежова была похоронена как жена наркома на Донском кладбище в Москве, а сам нарком ушел в небытие, сожженный после расстрела в крематории Донского монастыря.
… Но все это будет через десять лет. А пока - Сочи. Солнце и море. Какой-то невзрачный, невысокий, ниже ее ростом, мужчина, не снимая пижамы, разгуливает по пляжу закрытого партийного дома отдыха и с явным интересом смотрит на нее. Было на что посмотреть: двадцатипятилетняя, обволакивающая еврейской красотой женщина «в теле» (она уже тогда была «хорошего питания» - муж не из последних, ответственный редактор одной из ведущих столичных газет). Женя замечает, что нравится этому отдыхающему, и, когда он, семеня небольшими шажками, удаляется с пляжа, расспрашивает о нем партийных дам. Оказывается, это - Ежов, выдвиженец самого Сталина. В январе 1928 года вождь поехал в Сибирь «выбивать хлеб». Ему приглянулся толковый, прекрасно знающий местные кадры аппаратчик. И в том же 28-м Ежова приглашают в Москву на должность заместителя наркома земледелия по кадрам. Говорят, он сейчас - завкадрами в ВСНХ и одновременно зав. распредотделом ЦК ВКП(б). Перспективный товарищ. И, кстати, холост, а ведь ему уже за тридцать. Но зря вы, Женечка, как бы случайно приспустили бретельку купальника с плеча - он по женской части строг. Женечка уловила: перспективен, не женат, а что до «строгости»… И она весело расхохоталась.
Они там же, в Сочи, познакомились. А уже в Москве Ежов иногда позванивает ей. Необязательные встречи. И вдруг дарит ей перстень - золотой, старинной работы. И объясняется в любви. Евгения Соломоновна, не раздумывая, уходит от Гладуна к Николаю Ивановичу. Благо, детей ни от Хаютина, ни от Гладуна у нее нет. А новый муж с лихвой оправдывает ее надежды. К середине 30-х Сталин поставил Ежова во главе КПК, а в 1934 году на XVII съезде ВКП(б) его избрали секретарем ЦК партии.
К тому времени у Ежовых сложились отдельные жизни. Н.И. целыми сутками на работе. Домой и на дачу гостей приводит редко. И правильно делает: сослуживцам незачем видеть своего начальника «в тапочках». Зато у Е.С., кроме увлекательной работы (она теперь заместитель ответредактора популярного журнала «СССР на стройке»), обозначился и широкий круг интересных знакомых. Но далеко не все из них получали доступ в новоявленный салон. Прежде всего во главу угла бралась безусловная лояльность к сталинскому режиму, чтобы не было никаких «разговорчиков», которыми, если помнит читатель, баловались у Бриков и Мейерхольдов. Хозяйка дома Ежовых принимала бывшего офицера императорского флота Леонида Соболева, чей роман «Капитальный ремонт» понравился Сталину, популярного журналиста и организатора газетного дела Михаила Кольцова, гремевшего в ту пору ученого-полярника Отто Юльевича Шмидта, крупных издателей братьев Урицких - Семена и Владимира, поэта Самуила Маршака, детские стихи которого знали наизусть отпрыски всех советских вождей, не говоря о прочей детворе. Конечно, гостевал по старой памяти Бабель. Женечка с удовольствием принимала бы у себя и автора знаменитого «Тихого Дона», но с ним вышла история, едва не завершившаяся для М. Шолохова трагедией (об этом - позже).
Так бы и шли эти беззаботные встречи, не реши И. Сталин ко всем постам, что занимал его сибирский выдвиженец, добавить еще один - руководителя НКВД. Застолья еще продолжались. Е.С. играла на рояле и пела проникновенно, и танцевала, как раньше - в Берлине, прилипая к Бабелю и Кольцову. Но вот в феврале 1938 года пошли вокруг нее аресты: забрали ее первых двух супругов - Хаютина и Гладуна. Затем брата - Илью Фейенберга. Арестовали и ответредактора журнала «СССР на стройке» Межлаука. А сам Н.И., окунувшийся с головой в кровь массовых репрессий, превратился в алкоголика. Гаже того: подтвердилась ее давняя догадка - он, как тогда на блатной фене говорили, «двустволка», а по-нынешнему «бисексуал». Позже, когда Евгении Соломоновны уже не будет, он признается на следствии, как принуждал к сожительству своих подчиненных и жен их.
В мае 1938 года Ежова неожиданно увольняется из журнала, где, объективно говоря, работала весьма профессионально. Теперь она отчетливо осознает: выбор, сделанный ею еще на сочинском пляже в погоне за житейским успехом, ведет к неизбежной гибели. А она еще так молода и красива. И как раз в этот момент в Москву приезжает М. Шолохов…
Рапорт наркому внутренних дел комиссару госбезопасности первого ранга Берия Л.П. от заместителя начальника первого отделения 2-го спецотдела НКВД лейтенанта госбезопасности Кузьмина:
«Согласно вашему приказанию о контроле по литеру «Н» (гостиница «Националь». - Э.М.) писателя Шолохова доношу: в последних числах мая поступило задание о взятии на контроль прибывшего в Москву Шолохова. Который остановился в гостинице «Националь» в 215 номере. Примерно в середине августа Шолохов снова прибыл в Москву и остановился в той же гостинице. Так как было приказание в свободное от работы время включаться самостоятельно в номера гостиницы и при наличии интересного разговора принимать необходимые меры стенографистка Королева включилась в номер Шолохова и узнавши его по голосу сообщила мне, нужно ли контролировать. Я сейчас же сообщил об этом Алехину, который и распорядился продолжать контроль. Оценив инициативу Королевой он распорядился премировать ее, о чем был составлен проект приказа. На второй день заступила на дежурство стенографистка Юревич, застенографировав пребывание жены тов. Ежова у Шолохова. Контроль за номером Шолохова продолжался еще свыше десяти дней вплоть до его отъезда и во время контроля была зафиксирована интимная связь Шолохова с женой тов. Ежова».
Расшифровку стенографических записей инициативной Королевой и Юревич мне прочитать не удалось. Но следы этого документа вдруг появились в других следственных бумагах. А конкретней - в показаниях некой Зинаиды Гликиной, сотрудницы аппарата Союза писателей, арестованной по делу Н. Ежова «за шпионаж в пользу иностранных разведок». Однако, как убедится читатель, донос Гликиной не только высвечивает драматическую историю отношений Ежовой и Шолохова. Он уникален еще и потому, что дает нам яркое свидетельство о внутреннем состоянии людей времен тотального сыска. И прежде всего - тех из них, кто оказался в силу обстоятельств близок к безнравственной власти.
«…Моя исключительная близость с Хаютиной-Ежовой, - пишет она, - частое посещение их квартиры дало мне возможность быть до деталей в курсе личного быта Ежова. В силу этого еще в период 1930-1934 гг. я знала, что Ежов систематически пьет и часто напивается до омерзительного состояния
Теперь хочу довести до сведения следствия о заслуживающем внимания обстоятельстве интимной связи Хаютиной-Ежовой с писателем Шолоховым. Весной 1938 г. Шолохов приезжал в Москву и по каким-то делам был на приеме у Ежова Хаютина-Ежова пробыла у Шолохова в гостинице «Националь» несколько часов. Поздно ночью Хаютина-Ежова и я, будучи у них на даче, собирались уже было лечь спать. В это время приехал Ежов. Он задержал нас и попросил поужинать с ним. Все сели за стол. Ежов ужинал и много пил, а мы только присутствовали в качестве собеседников. После ужина Ежов в состоянии заметного опьянения и нервозности встал из-за стола, вынул из портфеля какой-то документ на нескольких листах, обратившись к Хаютиной-Ежовой, спросил: «Ты с Шолоховым жила?» После отрицательного ее ответа Ежов с озлоблением бросил его в лицо Хаютиной-Ежовой, сказав при этом: «На, читай!»
Я поняла, что этот документ является стенографической записью всего того, что происходило между Хаютиной-Ежовой и Шолоховым у него в номере и что это подслушивание организовано по указанию Ежова »
Судя по этим показаниям, З. Гликина была очень сообразительная и волевая женщина. Выгораживая себя, она гневно клеймила Ежова, потерявшего «облик не только коммуниста, но и человека». Дальнейшая судьба ее мне неизвестна. Однако почти уверен: она ненадолго пережила Евгению. Ведь во спасение свое Гликина на следствии предстала как опаснейше памятливый человек и потому остаться в живых не могла…
Чем же закончилась чекистская интрига со слежкой за Шолоховым и добиравшей последние месяцы своей сумбурной жизни Ежовой?
Гликина пишет: «Через несколько дней Хаютина-Ежова рассказала мне о том, что Ежов уничтожил стенограмму». Возможно, так и было. На трезвую голову нарком (пока еще) сообразил: не нужно доводить Женю до отчаяния, до срыва. Ведь она в ответ может рассказать о нем такое, что ему не выбраться. И, предполагаю, главный вопрос, который терзал его, состоял в другом: с какой стати Берия дал ему эту стенограмму? Хочет его «подсидеть»? Но Лаврентий Павлович - фактически уже полновластный хозяин НКВД. Значит, поиздеваться хочет, сволочь!
Уверен, что дальше этого ежовская догадка не пошла. А Берия? Конечно, он не без удовольствия щелкнул бы своего мнимого шефа по носу, подсунув ему стенограмму. Но тут фигурирует Шолохов, которого Хозяин чтит и с нетерпением ждет от него завершения «Тихого Дона». Нет, без согласования с таким Читателем Лаврентий Павлович не осмелился бы осведомить Николая Ивановича об измене Евгении Соломоновны. И это не предположение. В показаниях Гликиной есть ключевая фраза, произнесенная Ежовым: «В результате разбирательством этого дела занимается И.В. Сталин».
Характернейшая для вождя игра на несколько ходов вперед. Он сам исподволь завязывал узелок и затем сам же его распутывал, что обычно сопровождалось немалыми человеческими жертвами. Вот и здесь, в случае с Шолоховым, та же «многоходовка»: посмотрите, как эти мерзавцы хотели и Шолохова втянуть в свой заговор через бабу, но мы сумели спасти Шолохова для советской и мировой литературы, вырвав его из подлой шпионской затеи.
Само собой, Сталин этого не говорил, но, полагаю, примерно так думал, что полностью подтверждается событиями конца 1938 - начала 1939 гг. По заданию Ежова, люто возненавидевшего М. Шолохова, заместитель начальника Ростовского управления НКВД Л. Каган разработал операцию по разоблачению писателя как врага народа. Некто Погорелов, инженер из Новочеркасска, должен был войти в доверие к Шолохову, пообщаться с ним, а потом донести, что тот готовит казачье восстание на Дону. Погорелов действительно «вошел в доверие» к Михаилу Александровичу, честно рассказав ему о замысле местных «энкавэдэшников». И Шолохов, прекрасно понимая, откуда ветер дует, хитрым маршрутом на товарняке добрался до Москвы и через личного секретаря Сталина А. Поскребышева передал Иосифу Виссарионовичу письмо, в котором изложил причину своего бегства с Дона. Через несколько дней его пригласили в Кремль. В кабинете Сталина он увидел Молотова, Ежова, Погорелова, Кагана и секретаря Вешенского райкома партии Лугового.
Разговор был короткий. Погорелов представил «разработку», неосторожно врученную ему Каганом. «Ваш почерк?» - вперив в него немигающий взгляд, спросил Сталин. «Мой», - ответил обомлевший от страха Каган. И тогда Иосиф Виссарионович обратился к Ежову: «Так с кого, Николай Иванович, будем снимать кавказский поясок? С Шолохова или с тебя?»
Это был решающий удар по Ежову. Недавно тот подсунул Сталину очередной расстрельный список, в котором значилась Л. Брик. Сталин вычеркнул ее из списка, сказав своему палачу: «Не будем трогать жену Маяковского». Ну, в самом деле: в какое дурацкое положение ставит его Ежов?! Поэт назначен классиком, а этот идиот… Теперь вот Шолохов! И Сталин грозно произносит: «Нужно создать все условия для успешной работы товарища Шолохова». Это, думаю, относилось уже не к Ежову, дни которого были сочтены, а к Берии. На будущее. Ведь не случайно Хозяин ни тогда, ни позже ни разу не упрекнул великого русского писателя в неосторожных связях «по бабской части». Держал это про запас. И тоже на будущее, если тот вдруг «взбрыкнет».
Шолохов сделал это после смерти Сталина, опубликовав окончание романа «Поднятая целина», где с сочувствием отнесся к уничтоженным как класс кулакам, и рассказ «Судьба человека», в котором воздал должное нашим военнопленным, которые сохранили в немецких, а затем и советских концлагерях человеческое достоинство.
Главный редактор журнала «СССР на стройке ». (Официальными главными редакторами в эти годы были Георгий Пятаков , Валерий Межлаук , Александр Косарев . ) Хозяйка литературного салона , который посещали известные писатели, а также видные сценические и кинематографические деятели: Исаак Бабель , Михаил Шолохов , Михаил Кольцов , Сергей Эйзенштейн , Леонид Утёсов и другие. Частыми гостями на этих вечерах были и представители советской номенклатуры . Известна как жена Николая Ежова . Покончила жизнь самоубийством (по другой версии, была убита своим мужем).
Биография
Родилась в Гомеле, младшим ребёнком в многодетной купеческой семье Залмана (Соломона) Лейбовича Фейгенберга и его жены Эсфири Крымской.
В Одессе
Первый раз вышла замуж в семнадцать лет за Лазаря Хаютина (?-1948) , с которым переехала в 1921 году в Одессу, где работала в редакции местного журнала. В этот период она познакомилась с известными одесскими писателями Катаевым , Олешей , Бабелем . Вероятно они и помогли ей позже уже в Москве найти работу в газете «Гудок ».
Москва-Лондон-Берлин-Москва
Второй раз была замужем за бывшим красным командиром, директором издательства «Экономическая жизнь» Александром Фёдоровичем Гладуном , с которым переехала в 1924 году в Москву. С ним познакомилась во время его командировки в Одессу (когда он занимал должность директора московского издательства «Экономическая жизнь»). В 1927 году Гладун был направлен на дипломатическую работу в Лондон вторым секретарём полпредства СССР в Великобритании.
Жена Ежова
Ей было свойственно легкомыслие, её любимым танцем был фокстрот .
Некоторое время работала в газете «Гудок », «Крестьянской газете », затем по май 1938 года работала редактором журнала «СССР на стройке ». К этому периоду относится её роман с Михаилом Шолоховым . Связи и увлечения Евгении Соломоновны не остались без внимания Сталина , который дважды говорил Ежову о необходимости развода с женой. Сталина насторожила её связь с заместителем председателя правления Госбанка СССР Григорием Аркусом (1896-1936) репрессированным по делу «троцкистов». В последние годы их брак был лишь номинальным.
Прошло немного времени, и Ежов стал думать о необходимости развода. 18 сентября 1938 года он сообщил о своем решении Евгении. Та совершенно растерялась и на следующий день обратилась к Сталину за «помощью и защитой»… Сталин не ответил на письмо.
Конец
Ещё в мае 1938 года душевное здоровье Евгении Ежовой ухудшилось настолько, что она была вынуждена оставить своей пост в журнале «СССР на стройке». Вместе с Зинаидой Гликиной, своей подругой, едет в Крым . Их отдых был прерван звонком Ежова, который приказал им срочно вернуться в Москву. Ежов поселил жену вместе с Зинаидой Гликиной на даче. 29 октября 1938 года с диагнозом «астено-депрессивное состояние » (циклотимия) Евгения была помещена в санаторий им. Воровского для больных с тяжелыми формами психоневрозов на окраине Москвы .
Однако не неурядицы в отношениях с мужем привели Евгению Ежову к трагическому концу. Осенью 1938 года один за другим были арестованы многие люди из её окружения, в том числе, 15 ноября 1938 года , - две её ближайшие подруги - Зинаида Гликина (1901-25.01.1940) , сотрудница Иностранной комиссии Союза писателей (референт по США) и Зинаида Кориман (1899-25.01.1940) , работавшая техническим редактором в журнале «СССР на стройке ». Сама Евгения, как позже говорила сестра Ежова - Евдокия , получила анонимное письмо с обвинениями в шпионаже . Евгения пишет своё второе письмо к Сталину, которое, как и первое, осталось без ответа. Тогда она пишет мужу и в ответ 8 ноября 1938 года получает снотворное, которым она регулярно пользовалась уже некоторое время, и безделушку. В начале 2000-х годов было высказано мнение, что именно эта странная безделушка была условным знаком - «это конец» , но документальных подтверждений оно не получило. Через два дня после ареста своих подруг Евгения Соломоновна приняла снотворное, и ещё через два дня - 19 ноября 1938 года - не приходя в сознание умерла по причине отравления люминалом .
Семья
Племянница первого мужа, Лазаря Хаютина - искусствовед Виктория Борисовна Вольпина (мать Хаютина-Писак Фаина Владимировна, отец Писак Борис Яковлевич), в 1962-1972 годах была замужем за математиком и правозащитником Александром Сергеевичем Есениным-Вольпиным .
В литературе и кино
- Василий Гроссман , рассказ «Мама»
Напишите отзыв о статье "Хаютина, Евгения Соломоновна"
Примечания
-
В 30-е годы Хаютина фактически руководила редакцией журнала «СССР на стройке», ответственным редактором которого был Пятаков.
- Вадим Роговин
- Лазарь Хаютин работал начальником отдела в наркомате лёгкой промышленности, в 1938 году был репрессирован, освобождён в 1947 году и после смерти Сталина посмертно реабилитирован. Он похоронен на Донском кладбище в Москве.
- Владимир Ханелис
- Валентин Домиль
- стр. 124 в кн. Зенькович Н. А. ISBN 5-94850-408-5
- Макаревич Эдуард, «Журналист» № 12 2003 с. 87
- в книге Саймон Себаг-Монтефиоре Сталин. Двор Красного монарха. - М.: Олма-Пресс, 2006. - ISBN 5-224-04781-1
- Алексей Павлюков «Огонек ». - 2007. - N 9. - С. . 58-60.
- Игорь Абросимов : «УРИЦКИЙ Семен Борисович (1893-1940) Парт. деятель, журналист. Член ВКП(б). В 1918-25 отв. ред. газ. „Гудок“, в 1925-38 гл. ред. „Крестьянской газеты“. Одноврем. с 1928 рук. отд. хроники ж. „Наши достижения“. Позднее директор Всес. книжной палаты. Арестован (1938), расстрелян.»
- Новое время С.42-45, N 44, 2007
- : «Гликина Зинаида Фридриховна: 1901 года рождения; Место рождения: Одессе; еврейка; б/п; референт по США в иностранной комиссии Союза советских писателей.; место проживания: Москве: ул. Арбат, д. 45, кв. 18.; Арест: 15.11.1938; Осужд. 24.01.1940 Военная коллегия Верховного суда СССР. Обв. по обвинению в шпионаже.; Расстрел 25.01.1940. Место расстрела: Москва, Донское кладбище; Реабилитиация 01.06.1993 ГВП РФ., основание: Реабилитирована; Источник: Москва, расстрельные списки - Донской крематорий»
- Виталий Шенталинский «Новый Мир» 1998, № 12
- : «Кориман Зинаида Авельевна: 1899 года рождения; Место рождения: Кременце; еврейка; б/п; технический секретарь редакции журнала „СССР на стройке“.; место проживания: Москве: ул. Герцена, д. 22, кв. 25.; Арест: 15.11.1938; Осужд. 24.01.1940 Военная коллегия Верховного суда СССР. Обв. по обвинению в шпионаже.; Расстрел 25.01.1940. Место расстрела: Москва, Донское кладбище; Реабилитиация 22.11.1991 ГВП СССР., основание: Реабилитирована; Источник: Москва, расстрельные списки - Донской крематорий»
- стр. 121 в кн. Зенькович Н. А. Самые секретные родственники. - М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2005. - 512 с. - ISBN 5-94850-408-5
- стр. 122 в кн. Зенькович Н. А. Самые секретные родственники. - М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2005. - 512 с. - ISBN 5-94850-408-5
-
В акте о «вскрытии тела» записано: «Труп женщины, 34 лет, среднего роста, правильного телосложения, хорошего питания… Смерть наступила в результате отравления люминалом»
Макаревич Эдуард, «Журналист» № 12 2003 с. 87
- Елена Косова еженедельник «Киевский ТелеграфЪ»
- Муромский В. «Дочь наркома» // Наша Пенза (газета) - 1998 - № 47
- : «Фейгенберг Илья Соломонович (Элиас Залманович). Родился в 1893 г., в Гомеле; еврей; образование среднее; б/п; зав. торгово-снабженческой частью издательства „Ведомости Верховного Совета РСФСР“. Проживал: Москва, ул. Горького, д.26, кв.10. Арестован 18 июня 1939 г. Приговорён: ВКВС СССР 2 февраля 1940 г., обв. в участии в к.-р. организации. Расстрелян 3 февраля 1940 г. Место захоронения - Москва, Донское кладбище. Реабилитирован 23 мая 1957 г. ВКВС СССР»
Ссылки
- Л. М. Млечин КГБ. Председатели органов госбезопасности. Рассекреченные судьбы. «Центрполиграф» 2010 ISBN 978-5-227-02285-1 2011 ISBN 978-5-227-03135-8
- стр. 122 в кн. Зенькович Н. А. Самые секретные родственники. - М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2005. - 512 с. - ISBN 5-94850-408-5
- Владимир Ханелис
- Алексей Павлюков
- Макаревич Эдуард «Журналист» № 12 2003 с. 87
- Н. Петров, М. Янсен Новое время С.42-45, N 44, 2007
- Андрей Мальгин
- Семён Беленький
Отрывок, характеризующий Хаютина, Евгения Соломоновна
– Если вы, милостивый государь, – заговорил он пронзительно с легким дрожанием нижней челюсти, – хотите быть шутом, то я вам в этом не могу воспрепятствовать; но объявляю вам, что если вы осмелитесь другой раз скоморошничать в моем присутствии, то я вас научу, как вести себя.Несвицкий и Жерков так были удивлены этой выходкой, что молча, раскрыв глаза, смотрели на Болконского.
– Что ж, я поздравил только, – сказал Жерков.
– Я не шучу с вами, извольте молчать! – крикнул Болконский и, взяв за руку Несвицкого, пошел прочь от Жеркова, не находившего, что ответить.
– Ну, что ты, братец, – успокоивая сказал Несвицкий.
– Как что? – заговорил князь Андрей, останавливаясь от волнения. – Да ты пойми, что мы, или офицеры, которые служим своему царю и отечеству и радуемся общему успеху и печалимся об общей неудаче, или мы лакеи, которым дела нет до господского дела. Quarante milles hommes massacres et l"ario mee de nos allies detruite, et vous trouvez la le mot pour rire, – сказал он, как будто этою французскою фразой закрепляя свое мнение. – C"est bien pour un garcon de rien, comme cet individu, dont vous avez fait un ami, mais pas pour vous, pas pour vous. [Сорок тысяч человек погибло и союзная нам армия уничтожена, а вы можете при этом шутить. Это простительно ничтожному мальчишке, как вот этот господин, которого вы сделали себе другом, но не вам, не вам.] Мальчишкам только можно так забавляться, – сказал князь Андрей по русски, выговаривая это слово с французским акцентом, заметив, что Жерков мог еще слышать его.
Он подождал, не ответит ли что корнет. Но корнет повернулся и вышел из коридора.
Гусарский Павлоградский полк стоял в двух милях от Браунау. Эскадрон, в котором юнкером служил Николай Ростов, расположен был в немецкой деревне Зальценек. Эскадронному командиру, ротмистру Денисову, известному всей кавалерийской дивизии под именем Васьки Денисова, была отведена лучшая квартира в деревне. Юнкер Ростов с тех самых пор, как он догнал полк в Польше, жил вместе с эскадронным командиром.
11 октября, в тот самый день, когда в главной квартире всё было поднято на ноги известием о поражении Мака, в штабе эскадрона походная жизнь спокойно шла по старому. Денисов, проигравший всю ночь в карты, еще не приходил домой, когда Ростов, рано утром, верхом, вернулся с фуражировки. Ростов в юнкерском мундире подъехал к крыльцу, толконув лошадь, гибким, молодым жестом скинул ногу, постоял на стремени, как будто не желая расстаться с лошадью, наконец, спрыгнул и крикнул вестового.
– А, Бондаренко, друг сердечный, – проговорил он бросившемуся стремглав к его лошади гусару. – Выводи, дружок, – сказал он с тою братскою, веселою нежностию, с которою обращаются со всеми хорошие молодые люди, когда они счастливы.
– Слушаю, ваше сиятельство, – отвечал хохол, встряхивая весело головой.
– Смотри же, выводи хорошенько!
Другой гусар бросился тоже к лошади, но Бондаренко уже перекинул поводья трензеля. Видно было, что юнкер давал хорошо на водку, и что услужить ему было выгодно. Ростов погладил лошадь по шее, потом по крупу и остановился на крыльце.
«Славно! Такая будет лошадь!» сказал он сам себе и, улыбаясь и придерживая саблю, взбежал на крыльцо, погромыхивая шпорами. Хозяин немец, в фуфайке и колпаке, с вилами, которыми он вычищал навоз, выглянул из коровника. Лицо немца вдруг просветлело, как только он увидал Ростова. Он весело улыбнулся и подмигнул: «Schon, gut Morgen! Schon, gut Morgen!» [Прекрасно, доброго утра!] повторял он, видимо, находя удовольствие в приветствии молодого человека.
– Schon fleissig! [Уже за работой!] – сказал Ростов всё с тою же радостною, братскою улыбкой, какая не сходила с его оживленного лица. – Hoch Oestreicher! Hoch Russen! Kaiser Alexander hoch! [Ура Австрийцы! Ура Русские! Император Александр ура!] – обратился он к немцу, повторяя слова, говоренные часто немцем хозяином.
Немец засмеялся, вышел совсем из двери коровника, сдернул
колпак и, взмахнув им над головой, закричал:
– Und die ganze Welt hoch! [И весь свет ура!]
Ростов сам так же, как немец, взмахнул фуражкой над головой и, смеясь, закричал: «Und Vivat die ganze Welt»! Хотя не было никакой причины к особенной радости ни для немца, вычищавшего свой коровник, ни для Ростова, ездившего со взводом за сеном, оба человека эти с счастливым восторгом и братскою любовью посмотрели друг на друга, потрясли головами в знак взаимной любви и улыбаясь разошлись – немец в коровник, а Ростов в избу, которую занимал с Денисовым.
– Что барин? – спросил он у Лаврушки, известного всему полку плута лакея Денисова.
– С вечера не бывали. Верно, проигрались, – отвечал Лаврушка. – Уж я знаю, коли выиграют, рано придут хвастаться, а коли до утра нет, значит, продулись, – сердитые придут. Кофею прикажете?
– Давай, давай.
Через 10 минут Лаврушка принес кофею. Идут! – сказал он, – теперь беда. – Ростов заглянул в окно и увидал возвращающегося домой Денисова. Денисов был маленький человек с красным лицом, блестящими черными глазами, черными взлохмоченными усами и волосами. На нем был расстегнутый ментик, спущенные в складках широкие чикчиры, и на затылке была надета смятая гусарская шапочка. Он мрачно, опустив голову, приближался к крыльцу.
– Лавг"ушка, – закричал он громко и сердито. – Ну, снимай, болван!
– Да я и так снимаю, – отвечал голос Лаврушки.
– А! ты уж встал, – сказал Денисов, входя в комнату.
– Давно, – сказал Ростов, – я уже за сеном сходил и фрейлен Матильда видел.
– Вот как! А я пг"одулся, бг"ат, вчег"а, как сукин сын! – закричал Денисов, не выговаривая р. – Такого несчастия! Такого несчастия! Как ты уехал, так и пошло. Эй, чаю!
Денисов, сморщившись, как бы улыбаясь и выказывая свои короткие крепкие зубы, начал обеими руками с короткими пальцами лохматить, как пес, взбитые черные, густые волосы.
– Чог"т меня дег"нул пойти к этой кг"ысе (прозвище офицера), – растирая себе обеими руками лоб и лицо, говорил он. – Можешь себе пг"едставить, ни одной каг"ты, ни одной, ни одной каг"ты не дал.
Денисов взял подаваемую ему закуренную трубку, сжал в кулак, и, рассыпая огонь, ударил ею по полу, продолжая кричать.
– Семпель даст, паг"оль бьет; семпель даст, паг"оль бьет.
Он рассыпал огонь, разбил трубку и бросил ее. Денисов помолчал и вдруг своими блестящими черными глазами весело взглянул на Ростова.
– Хоть бы женщины были. А то тут, кг"оме как пить, делать нечего. Хоть бы дг"аться ског"ей.
– Эй, кто там? – обратился он к двери, заслышав остановившиеся шаги толстых сапог с бряцанием шпор и почтительное покашливанье.
– Вахмистр! – сказал Лаврушка.
Денисов сморщился еще больше.
– Сквег"но, – проговорил он, бросая кошелек с несколькими золотыми. – Г`остов, сочти, голубчик, сколько там осталось, да сунь кошелек под подушку, – сказал он и вышел к вахмистру.
Ростов взял деньги и, машинально, откладывая и ровняя кучками старые и новые золотые, стал считать их.
– А! Телянин! Здог"ово! Вздули меня вчег"а! – послышался голос Денисова из другой комнаты.
– У кого? У Быкова, у крысы?… Я знал, – сказал другой тоненький голос, и вслед за тем в комнату вошел поручик Телянин, маленький офицер того же эскадрона.
Ростов кинул под подушку кошелек и пожал протянутую ему маленькую влажную руку. Телянин был перед походом за что то переведен из гвардии. Он держал себя очень хорошо в полку; но его не любили, и в особенности Ростов не мог ни преодолеть, ни скрывать своего беспричинного отвращения к этому офицеру.
– Ну, что, молодой кавалерист, как вам мой Грачик служит? – спросил он. (Грачик была верховая лошадь, подъездок, проданная Теляниным Ростову.)
Поручик никогда не смотрел в глаза человеку, с кем говорил; глаза его постоянно перебегали с одного предмета на другой.
– Я видел, вы нынче проехали…
– Да ничего, конь добрый, – отвечал Ростов, несмотря на то, что лошадь эта, купленная им за 700 рублей, не стоила и половины этой цены. – Припадать стала на левую переднюю… – прибавил он. – Треснуло копыто! Это ничего. Я вас научу, покажу, заклепку какую положить.
– Да, покажите пожалуйста, – сказал Ростов.
– Покажу, покажу, это не секрет. А за лошадь благодарить будете.
– Так я велю привести лошадь, – сказал Ростов, желая избавиться от Телянина, и вышел, чтобы велеть привести лошадь.
В сенях Денисов, с трубкой, скорчившись на пороге, сидел перед вахмистром, который что то докладывал. Увидав Ростова, Денисов сморщился и, указывая через плечо большим пальцем в комнату, в которой сидел Телянин, поморщился и с отвращением тряхнулся.
– Ох, не люблю молодца, – сказал он, не стесняясь присутствием вахмистра.
Ростов пожал плечами, как будто говоря: «И я тоже, да что же делать!» и, распорядившись, вернулся к Телянину.
Телянин сидел всё в той же ленивой позе, в которой его оставил Ростов, потирая маленькие белые руки.
«Бывают же такие противные лица», подумал Ростов, входя в комнату.
– Что же, велели привести лошадь? – сказал Телянин, вставая и небрежно оглядываясь.
– Велел.
– Да пойдемте сами. Я ведь зашел только спросить Денисова о вчерашнем приказе. Получили, Денисов?
– Нет еще. А вы куда?
– Вот хочу молодого человека научить, как ковать лошадь, – сказал Телянин.
Они вышли на крыльцо и в конюшню. Поручик показал, как делать заклепку, и ушел к себе.
Когда Ростов вернулся, на столе стояла бутылка с водкой и лежала колбаса. Денисов сидел перед столом и трещал пером по бумаге. Он мрачно посмотрел в лицо Ростову.
– Ей пишу, – сказал он.
Он облокотился на стол с пером в руке, и, очевидно обрадованный случаю быстрее сказать словом всё, что он хотел написать, высказывал свое письмо Ростову.
– Ты видишь ли, дг"уг, – сказал он. – Мы спим, пока не любим. Мы дети пг`axa… а полюбил – и ты Бог, ты чист, как в пег"вый день создания… Это еще кто? Гони его к чог"ту. Некогда! – крикнул он на Лаврушку, который, нисколько не робея, подошел к нему.
– Да кому ж быть? Сами велели. Вахмистр за деньгами пришел.
Денисов сморщился, хотел что то крикнуть и замолчал.
– Сквег"но дело, – проговорил он про себя. – Сколько там денег в кошельке осталось? – спросил он у Ростова.
– Семь новых и три старых.
– Ах,сквег"но! Ну, что стоишь, чучела, пошли вахмистг"а, – крикнул Денисов на Лаврушку.
– Пожалуйста, Денисов, возьми у меня денег, ведь у меня есть, – сказал Ростов краснея.
– Не люблю у своих занимать, не люблю, – проворчал Денисов.
– А ежели ты у меня не возьмешь деньги по товарищески, ты меня обидишь. Право, у меня есть, – повторял Ростов.
– Да нет же.
И Денисов подошел к кровати, чтобы достать из под подушки кошелек.
– Ты куда положил, Ростов?
– Под нижнюю подушку.
– Да нету.
Денисов скинул обе подушки на пол. Кошелька не было.
– Вот чудо то!
– Постой, ты не уронил ли? – сказал Ростов, по одной поднимая подушки и вытрясая их.
Он скинул и отряхнул одеяло. Кошелька не было.
– Уж не забыл ли я? Нет, я еще подумал, что ты точно клад под голову кладешь, – сказал Ростов. – Я тут положил кошелек. Где он? – обратился он к Лаврушке.
– Я не входил. Где положили, там и должен быть.
– Да нет…
– Вы всё так, бросите куда, да и забудете. В карманах то посмотрите.
– Нет, коли бы я не подумал про клад, – сказал Ростов, – а то я помню, что положил.
Лаврушка перерыл всю постель, заглянул под нее, под стол, перерыл всю комнату и остановился посреди комнаты. Денисов молча следил за движениями Лаврушки и, когда Лаврушка удивленно развел руками, говоря, что нигде нет, он оглянулся на Ростова.
– Г"остов, ты не школьнич…
Ростов почувствовал на себе взгляд Денисова, поднял глаза и в то же мгновение опустил их. Вся кровь его, бывшая запертою где то ниже горла, хлынула ему в лицо и глаза. Он не мог перевести дыхание.
– И в комнате то никого не было, окромя поручика да вас самих. Тут где нибудь, – сказал Лаврушка.
– Ну, ты, чог"това кукла, повог`ачивайся, ищи, – вдруг закричал Денисов, побагровев и с угрожающим жестом бросаясь на лакея. – Чтоб был кошелек, а то запог"ю. Всех запог"ю!
Ростов, обходя взглядом Денисова, стал застегивать куртку, подстегнул саблю и надел фуражку.
– Я тебе говог"ю, чтоб был кошелек, – кричал Денисов, тряся за плечи денщика и толкая его об стену.
– Денисов, оставь его; я знаю кто взял, – сказал Ростов, подходя к двери и не поднимая глаз.
Денисов остановился, подумал и, видимо поняв то, на что намекал Ростов, схватил его за руку.
– Вздог"! – закричал он так, что жилы, как веревки, надулись у него на шее и лбу. – Я тебе говог"ю, ты с ума сошел, я этого не позволю. Кошелек здесь; спущу шкуг`у с этого мег`завца, и будет здесь.
– Я знаю, кто взял, – повторил Ростов дрожащим голосом и пошел к двери.
– А я тебе говог"ю, не смей этого делать, – закричал Денисов, бросаясь к юнкеру, чтоб удержать его.
Но Ростов вырвал свою руку и с такою злобой, как будто Денисов был величайший враг его, прямо и твердо устремил на него глаза.
– Ты понимаешь ли, что говоришь? – сказал он дрожащим голосом, – кроме меня никого не было в комнате. Стало быть, ежели не то, так…
Он не мог договорить и выбежал из комнаты.
– Ах, чог"т с тобой и со всеми, – были последние слова, которые слышал Ростов.
Ростов пришел на квартиру Телянина.
– Барина дома нет, в штаб уехали, – сказал ему денщик Телянина. – Или что случилось? – прибавил денщик, удивляясь на расстроенное лицо юнкера.
– Нет, ничего.
– Немного не застали, – сказал денщик.
Штаб находился в трех верстах от Зальценека. Ростов, не заходя домой, взял лошадь и поехал в штаб. В деревне, занимаемой штабом, был трактир, посещаемый офицерами. Ростов приехал в трактир; у крыльца он увидал лошадь Телянина.
Во второй комнате трактира сидел поручик за блюдом сосисок и бутылкою вина.
– А, и вы заехали, юноша, – сказал он, улыбаясь и высоко поднимая брови.
– Да, – сказал Ростов, как будто выговорить это слово стоило большого труда, и сел за соседний стол.
Оба молчали; в комнате сидели два немца и один русский офицер. Все молчали, и слышались звуки ножей о тарелки и чавканье поручика. Когда Телянин кончил завтрак, он вынул из кармана двойной кошелек, изогнутыми кверху маленькими белыми пальцами раздвинул кольца, достал золотой и, приподняв брови, отдал деньги слуге.
– Пожалуйста, поскорее, – сказал он.
Золотой был новый. Ростов встал и подошел к Телянину.
– Позвольте посмотреть мне кошелек, – сказал он тихим, чуть слышным голосом.
С бегающими глазами, но всё поднятыми бровями Телянин подал кошелек.
– Да, хорошенький кошелек… Да… да… – сказал он и вдруг побледнел. – Посмотрите, юноша, – прибавил он.
Ростов взял в руки кошелек и посмотрел и на него, и на деньги, которые были в нем, и на Телянина. Поручик оглядывался кругом, по своей привычке и, казалось, вдруг стал очень весел.
– Коли будем в Вене, всё там оставлю, а теперь и девать некуда в этих дрянных городишках, – сказал он. – Ну, давайте, юноша, я пойду.
Ростов молчал.
– А вы что ж? тоже позавтракать? Порядочно кормят, – продолжал Телянин. – Давайте же.
Он протянул руку и взялся за кошелек. Ростов выпустил его. Телянин взял кошелек и стал опускать его в карман рейтуз, и брови его небрежно поднялись, а рот слегка раскрылся, как будто он говорил: «да, да, кладу в карман свой кошелек, и это очень просто, и никому до этого дела нет».
– Ну, что, юноша? – сказал он, вздохнув и из под приподнятых бровей взглянув в глаза Ростова. Какой то свет глаз с быстротою электрической искры перебежал из глаз Телянина в глаза Ростова и обратно, обратно и обратно, всё в одно мгновение.